Чума на Руси в середине XIV века по летописным данным
Введение
«Чума» – термин, который ассоциируется у большинства людей с «темным средневековьем», «черной смертью» и т.п. Не вдаваясь в полемику о существовании «темного средневековья» как такового, стоит отметить, что эпидемии чумы не есть символы исключительно Средних веков. Широко известна, к примеру, первая пандемия чумы, начавшаяся в восточном Средиземноморье в 541–544 гг. в эпоху правления Юстиниана, поразившая Италию и всю Европу (особенно побережья Средиземного моря). Несколько волн чумы, прокатившись по Европе, угасли только в следующем столетии1. Также многие наслышаны об эпидемиях чумы в России в 1770–1773 гг., когда к зиме 1770 г. болезнь дошла до Москвы, или о Ветлянской эпидемии конца XIX века в Астраханской области2. Тем не менее данная работа будет основана на исследовании, полагаю, самой известной эпидемии чумы – так называемого «великого мора», распространенного в XIV веке на Руси. Основными источниками для изучения болезни, безусловно, являются летописи.
Исследование будет построено не на всех летописях, где хотя бы раз упоминается «мор» середины XIV века, поскольку некоторые из них, к примеру, Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью, был составлен в XVI в. с использованием различных устных и литературных источников и, соответственно, может нести информацию, далекую от достоверной, излагая события IX–XIV веков3. Значимым источником для исследования служит Псковская 1-ая летопись, где содержится информация о двух эпидемиях чумы на северо-востоке Руси середины XIV века4. Помимо неё, Новгородская 1-ая летопись младшего извода5 и Новгородская 4-ая летопись упоминают о появлении и распространении болезни в Пскове и Новгороде6. Также важным источником по изучению чумы является Рогожский летописец, в котором представлены сведения об эпидемиях в Переяславле, Москве, Твери, Ростове и Нижнем Новгороде7. Следует отметить, что в летописании Северо-Восточной Руси XII–XIV вв. с конца первого десятилетия XIV в. ультрамартовский стиль выходит из употребления и восстанавливается господство мартовского стиля. Новгородское же летописание XI–XIV вв. велось полностью по мартовскому стилю8.
Интересно, что проблема эпидемий в научной литературе существует уже на протяжении почти двух веков. Так, еще в 1884 году в Казани был издан сборник В. Эккермана, содержащий информацию об истории медицины в России. Разумеется, мы не можем с полной уверенностью доверять приведенным там данным, особенно статистическим, однако это не мешает признать работу ученого значимым трудом по истории болезней9. В историографии XX века выделяется одна работа – «История эпидемий в России» К.Г. Васильева и А.Е. Сегала10. В ней представлен более или менее детальный обзор всех эпидемий в России. Примечательно, что, исследуя период «великого мора» на Руси, группа ученых чаще всего ссылается на Никоновский свод, о котором я упоминал ранее, что, отчасти, может поставить достоверность их исследования под сомнение. Помимо данных работ, стоит выделить еще две. Во-первых, это труд Н.С. Борисова из серии «Жизнь замечательных людей» о Дмитрии Донском11. В нём содержатся 3 главы, посвященные эпидемии чумы в середине XIV века. При этом историк не забывает рассказать и об истоках болезни, постигшей большую часть Европы. Вторая работа, заслуживающая нашего внимания, – монография А.Н. Медведя «Болезнь и больные в Древней Руси: от “рудомета” до “дохтура”», где представлен комплексный анализ древнерусского врачевания и выдвинут тезис об отсутствии медицины на Руси как таковой12. Кроме отечественных исследований в нашей работе будут присутствовать отсылки к трудам иностранным ученых. Одним из «отцов» в изучении пандемии чумы середины XIV в. в Европе считается Оле Бенедиктоу, выпустивший свой magnum opus под названием «The black death 1346–1353. The complete history»13. С помощью этой работы мы можем проследить, как болезнь распространялась по всей Европе. Особую важность для нас имеет то, что в ней содержатся сведения о движении эпидемии на Восток, к русским землям. Это позволит проанализировать и сравнить концепцию иностранного ученого с отечественной научной литературой. Другой знаковой работой, отсылки к которой присутствуют в нашем исследовании, является «Демографическая история Европы», написанная профессором Флорентийского университета Массимо Ливи Баччи. Здесь также представлены материалы по изучению «черной смерти» в Европе14.
«Черная смерть» и её распространение
Итак, прежде чем говорить о «великом море» на Руси, необходимо проследить причины его возникновения и пути распространения. Существует множество споров внутри научного сообщества о том, как передавалась болезнь. При этом практически все ученые едины во мнении о месте появления чумы. Некоторые пишут достаточно пространно, что это Восток, другие же конкретизируют, отмечая, что болезнь зародилась в одной из областей, входящих в тот момент в состав Золотой Орды, на месте современных Киргизстана и Таджикистана15. Однако нанесенная на карту траектория распространения «черной смерти» в 1347–1352 гг. напоминает огромную петлю, охватившую всю Европу и Ближний Восток, в которой задохнулись сотни тысяч людей разных племен и народов. Как я отметил ранее, существует несколько мнений о том, как болезнь попала в Европу. Иностранные исследователи чаще всего солидарны друг с другом в том, что чума попала туда с помощью торговых кораблей. Говоря точнее, в 1347 году товары, выгруженные в Мессине с нескольких генуэзских галер, «нарушили длившийся веками бактериологический покой»16. Эти галеры пришли из портов Черного моря, где и подхватили чуму, завезенную с Востока. До конца 1347 года она добралась до Генуи, откуда начала свое шествие по континенту. Н.С. Борисов предлагает несколько другую концепцию начала распространения болезни. Он пишет, что, «как это нередко бывало в истории, у начала больших событий оказался маленький, случайный человек – приближенный правителя Золотой Орды хана Джанибека по имени Могул-Буга»17. Ученый сообщает, что в период с 1344 по 1345 гг. монголы осаждали Каффу (современную Феодосию), но все попытки взять город проваливались. Могул-Буга, занимавший должность первого министра, приказал перебросить в город труп человека, недавно умершего от чумы. Как следствие, в городе началась эпидемия, большинство населения погибло, а беженцы, направившиеся в Константинополь, донесли эту болезнь в Царьград, откуда она распространилась по всей Европе. К сожалению, такая точность в именах при отсутствии ссылок в публикации Борисова оставляет определенные вопросы, но сама концепция, на мой взгляд, вполне заслуживает нашего внимания.
Таким образом, из Константинополя болезнь разошлась во все стороны, в которые направлялись корабли. При этом разумно отметить, что эпидемия добралась не только до Европы, но побывала и на Ближнем Востоке, к примеру, в Сирии. Не стоит забывать и Геную, как город-распространитель, упомянутую мной ранее. Поступательно, но очень быстро, «к концу 1349 года, чума поразила Италию, Испанию, Францию, Англию, Южную Германию и Швейцарию, к концу 1350 – Шотландию и побережья Северного и Балтийского морей; к концу 1352 года она достигла Польши и России»18.
Однако нельзя полностью доверять исследователям чумы XIV в., даже таким признанным, как Оле Бенедиктоу. Дело в том, что ученый совершил ошибку в своем исследовании, касающуюся первой волны чумы. Эта ошибка содержится в карте, прилагаемой к его монографии. Там отмечено, что чума, зародившаяся в Средней Азии, начинает свое распространение по трем маршрутам – к Кавказу, в сторону Крыма и к Волге, точнее даже к Нижнему Новгороду. Хотя при этом мы знаем, что в первую волну чумной болезни Приволжье либо не было затронуто, либо было затронуто не повсеместно – мы попросту не имеем сведений, в отличие от данных о второй волне чумы, когда она захлестнула Волжские земли. Исходя из этого, можно прийти к выводу, что Бенедиктоу перепутал разные волны чумы на Руси и поместил их на одну карту. Это, скорее всего, связано с тем, что ученый не был знаком с первоисточниками – летописями, на которых будет основано настоящее исследование. Говоря о клинической картине болезни, замечу, что она была разнообразна. Полагаю, понятно, что чума принадлежит к числу высокозаразных заболеваний. Простого контакта с больным или принадлежавшей ему одеждой было достаточно, чтобы заразиться. Чаще всего «чума начиналась с легкого озноба, за которым следовали жар, державшийся в течение всей болезни, краснота глаз и воспаление горла, сухой черный язык с трещинами, неутолимая жажда, зловонный запах изо рта и затрудненное дыхание» – так описывает симптомы болезни Н.С. Борисов19.
Первая волна чумы на Руси в середине XIV века
Исходя из пути распространения болезни по Европе, логично предположить, что одним из первых городов, столкнувшихся с чумой, стал Псков, расположенный у западных границ русских земель. Обращаясь к Псковской 1-ой летописи, мы находим следующую информацию: «В лето 6860 (1352). Бысть моръ зол во граде Пскове и по || селом, смерти мнозе належащя; мряху бо люди моужи и жены, старыя и младыя и малыя детки и попове и черньцы и черницы»20. Как мы можем заметить по оценкам летописца, болезнь, пришедшая на русские земли, оказалась повальной. Она не щадила ни детей, ни стариков, ни священников, ни податное население. Разумеется, в то время никто не мог ни поставить диагноз, ни объяснить, как бороться с болезнью. Большинство, если не все, предполагали, что всё случившееся – есть кара Божья: «То въскоре помышляше о своем животе, или о души; да сего ради мнозе идяхоу в монастыри, или мужи или жены, и постризахоуся во мнишескыи чин и аггельскому образоу сподобляхоуся, тела и крови христови причастившеся; и тако въ добре исповедании преставляхоуся от всея временныя жизни на онъ вечный свет к богоу, и душа своя предаша в роуце || пришедшим аггелом, а телеса своя гробу»21. Мы видим, что люди старались исповедаться, они полагали, что чума – это наказание за их грехи. Это важно нам осознавать для того, чтобы объяснить следующее: «Дроузии же в миру в домех своих тако же готовляхоуся на душевныи исход, о душах своих печалующеся, и имение свое отдающе въ милостыню церквам и манастрырем, попом, духовным отцам и нищим, маломощным, оубогым, кормяще и напаяюще и милостынею оучрежающе»22. Зачастую для того, чтобы искупить грехи, в середине XIV века люди отдавали всё своё имущество монастырям. Они жертвовали всем, лишь бы не подхватить незнакомую и ранее не виданную болезнь. Но все же основной целью дарения всего имущества монастырям было спасение души, благодаря таким щедрым пожертвованиям. Люди старались сделать все, чтобы спасти свою душу в ином мире, куда они зачастую готовы были попасть, зная о высокой смертности от чумы. Ради того же строились новые церкви в периоды эпидемий. Если человек совершал вклад в строительство нового храма – то есть либо помогал строить его физически, либо совершал пожертвование на строительство, то он надеялся на то, что за его заслуги его будут упоминать во время совершения духовных песнопений.
В летописи сообщается о том, что количество умерших от эпидемии людей было настолько большим, что священники не успевали приходить к каждому в дом и отпевать, однако все равно просили родственников и близких приносить тела к монастырям и церквям для общего отпевания: «… попове бо не можахоу проводити по единомоу из дворовъ, за множество оумирающих не оуспевати бо, но веляше комоуждосвоя мертвыя на церковныи дворъ возити»23. Более того, многих не успевали хоронить по христианским канонам и обычаям, и приходилось в один гроб складывать несколько тел, создавая тем самым некое подобие «братской могилы»: «… или мужю или жене или детем, и тако полагаху || и по трое или по пяти головъ во единъ гробъ»24. По мере распространения болезни, свободного места оставалось всё меньше, поскольку «все бо могылье воскопано бяше»25. Передавалась болезнь стремительно, так как была очень заразна. Лекарей в Пскове, к примеру, было не так много, из-за чего функции «врача» на себя принимала женщина – хранительница очага. Разумеется, она также подхватывала это заболевание, и, таким образом, вымирали целые семьи, которых хоронили в одной могиле, как было указано ранее. Лечиться было, по сути, невозможно, поэтому люди старались строить церкви, чтобы «мор» уходил как можно скорее. Так, в Новгороде в разгар чумы прибегли к этому способу: «Того же лета (6860) постави владыка Моиси церковь камену въ имя святыя богородица Успение на Волотове»26. Другим известным нам способом лечения было разжигание костров. Для этого необходимо обратиться к Новгородской 1-ой летописи старшего извода, в которой конкретного упоминания о «море» нет, но в ней присутствует описание поездки новгородского архиепископа Василия, о миссии которого будет изложено подробно в конце главы. На данный момент его поездка важна нам, поскольку в вышеобозначенной летописи упоминается, что «Добиша челомъ новъгородьци, бояре и черныи люди архиепископу новъгородьскому владыце Василию, чтобы «еси, господине, ехалъ нарядилъ костры во Орехове»; и онъ ехавъ, костры нарядилъ, и приеха в Новъгородъ». Зачастую во время эпидемий (не только чумы) на улицах и площадях разжигали огромные костры. Смысл этих костров заключался в очищении воздуха с помощью дыма и огня. Выходит, люди понимали, что болезнь передается воздушным путем, раз они старались «очистить воздух».
Помимо этого, Псковская 1-ая летопись прекрасно воспроизводит, говоря современным языком, общественное настроение, царившее в городе: «Тогда бяше многъ плач зело и лютое кричание съ горкым рыданием; кто же плакаше своих мертвець: родители по чадех своих, а чада по родителех своих, и братья по братьи своеи, и дроузе по дроузех, и жены по мужех, и сердоболя вся по сродницех своих, и прочии бо вси плакахауся о душах своих. Кто бо тогда каменосердъ человекъ и без слез быти, видяще сию || великоую беду, яко мнози въскоре и напрасно оумирахоу, от себе въскоре отлоучаемы, и сами на собе того же пожидающе»27. Перед нами предстает своего рода трагедия: болезнь, пришедшая неизвестно откуда, начинает разрушать обыденную жизнь русского города, забирать близких почти у каждого жителя и приносить ему только горе. Между тем, такая картина существует не только в Псковской 1-ой летописи. Если обратиться к Новгородской 4-ой летописи, можно найти абсолютно идентичное изложение событий: «Тогда беше многъ плачь зело и лютое кричание, с горьким рыданиемь; кто же плакашеся своих мертвець: родители по детехъ своих, а ча||да по родителехъ своихъ, и братьи по своеи братьи, а друзи по друзехъ, и жены по моужехъ своихъ …»28.
Тем самым, мы приходим к выводу, что описания появления чумы в Пскове в Новгородской 4-ой и Псковской 1-ой летописях крайне похожи. Более того, там совпадает не только изображение всеобщего горя от огромного количества умерших, но и сведения о сложностях захоронения и поголовном исповедании в грехах: «… то въскоре промышляше о своем животе или о души, да сего ради мнози идяху в монастыри, моужи и жены, и постригахуся въ мнишьскии чинъ и ангелъскому чиноу сподобляхуся, тела и крове Христове причастившися, и тако в добромъ исповедании преставляхуся отъ сеа временныя жизни на онъ вечныи светъ к Богу … попове бо не можаху проводити по единому изъ дворовъ, за множество оумирающихъ не оуспеющим бо имъ, но веляху комуждо мертвыа своа на церковныи дворъ припроваживати; … и тако полагахоу и по 3 или по пяти головъ въ единъ гроб»29.
Для того, чтобы далее продолжить исследование, необходимо остановиться и разобраться в том, что собой представляла данная болезнь. Опять же, Новгородская 4-ая и Псковская 1-ая летописи дают приблизительно одинаковую информацию: «Беше бо тогда знаменiе смертное сице: хракнеть чловекъ кровью и до 3 днi бывъ да оумреть»30. Как отмечает Н.С. Борисов в своем исследовании, кровохарканье служит признаком легочной чумы31. И действительно, несмотря на то что, к примеру, в Италии в 1348 году были зафиксированы воспаленные бубоны, в русских летописях не упоминается подобное. Помимо этого, интересно, что в летописях присутствует попытка определить то, откуда на Русь пришел «мор». Тут Псковские и Новгородские летописцы опять же одинаково уверенно сообщают, что «некотории же реша: тои моръ пошол изъ Индиискыя земля от Солнечна града»32. Некоторые ученые отмечают, что эпидемии чумы присутствовали на территориях Китая и Индии в середине XIV века, однако вероятность их транспортировки на русскую землю видится крайне сомнительной.
В том же 1352 году «мор» из Пскова перекинулся в Новгород: «Того же лета бысть мор силенъ в Новеграде, прилучися приити на ны, по человеколюбию божию, праведному суду его»33. В этой же летописи даже присутствуют точные даты, в которые чума была в городе. «Вниде смерть в люди тяжка и напрасна, от госпожина дни почалося нольне и до велика дни, множество бещислено || людии добрых помре тогда». Получается, чума в Новгороде свирепствовала с 15 августа – праздника Успения Пресвятой Богородицы («Госпожин день») и до Пасхи («Велик день»).
Заканчивая исследование первой волны чумы на Руси в середине XIV века, стоит отметить одну примечательную историю, о которой сообщается во всех летописях, на которые я опирался ранее в исследовании первой волны. В 1352 году новгородским архиепископом был некий Василий, как оказалось, человек очень мужественный и решительный. Узнав об эпидемии в Пскове, он отправился туда и совершил крестный ход и молебен: «Послаша Псковици послы в Новгородъ и призваша к собе владыку Василья, дабы ихъ благословилъ; и владыка послоуша молбы ихъ, приеха въ Псковъ и благослови ихъ»34. Тем не менее, на обратной дороге, как указывают летописцы, Василий умер от болезни, по-видимому, заразившись во время пребывания в Пскове: «И идя изо Пьскова в Новъгород, преставися на пути, на реце на Узе, месяца июля въ 3 день, на память святого мученика Акинфа, вторник въ 9 час дни»35. Как мы видим, Новгородская 1-ая летопись младшего извода дает самую точную датировку, которая встречается среди всех летописей на тему «великого мора» (3 июля, вторник, 9 часов утра). Из этого разумно предположить, что гибель архиепископа от болезни стала сильным ударом для всех жителей городов, окутанных эпидемией. Судя по всему, народ не верил в то, что святое лицо, коим являлся архиепископ, могло умереть от «мора», что объясняет столь сильный акцент на точном дне и часе его смерти. Интересно, что весной 1353 года из-за эпидемии на Руси почти одновременно сменилась и духовная, и светская власть: «Тои же весне преставися Феогнастъ митрополит всея Руси, много поболивъ»36. Однако на этом вся информация о смерти митрополита заканчивается. Такое же краткое сведение дается и о смерти князя Семена Ивановича и двух его детей: «В лето 6861. Преставися князь великыи Семеонъ Иванович всея Руси, и два сына его»37. Более широкую картину перед нами открывает Рогожский летописец, сообщающий, что «въ лето 6862 преставися Фегнастъ митрополит всея Руси въ великое говение месяца Марта въ 11 … Тако же преставишася тогда два князя дети князя великаго Семеновы князь Иванъ да Семенъна единои недели с Фегнастом митрополитомъ … Тое же весны по Велице дни месяца април[ia] въ 26 преставися князь великiи Семенъ Иванович[ь] всея Руси … Того же лета месяца iун[я] въ 6 преставися князь Андреи Ивановичь после сорочинъ своего брата князя великаго Семена на третiи день»38. Вполне логично предположить, что смерть старшей ветви московских Калитовичей наступила из-за чумы, что объясняет такую быструю и практически единовременную кончину.
Вторая волна чумы на Руси в середине XIV века
Вторая волна чумы начала распространяться по русским землям по похожему маршруту. В 1360 году она пришла в многострадальный Псков, который еще не оправился от первой волны. Н.С. Борисов полагает, что занести болезнь на Русь могли «пришельцы из-за моря» – то есть шведы, в чьей стране в то время эпидемия носила опустошительный характер. Географическая близость Пскова и Швеции только играет на руку теории ученого. Стоит подчеркнуть, что данные о второй волне чумы в Новгородских и Псковских летописях крайне скупы по сравнению с информацией о предыдущей волне. Так, в Новгородской первой летописи младшего извода содержится следующее: «Того же лета (6868) бысть моръ силенъ въ Плескове, и прислаша послове плесковици къ владыце с молбою и челобитьемъ, чтобы, ехавши, благословилъ бы еси нас, своих детеи, и владыка, ехавъ, благослови их и городъ || Пьсковъ съ кресты обходи, и литургии три совръши, прииха в Новъград, а плесковицамъ оттоле нача лучши бывати милость божиа, и преста моръ»39. Безусловно, перед нами предстает красивая средневековая история о появлении смертельной болезни, прошении жителей города о помощи, благословлении «владыки» (по-видимому, Новгородского архиепископа) и исцелении жителей после его приезда. На этом вся информация о чуме в летописи заканчивается. Для лучшего прояснения ситуации предлагаю обратиться к Новгородской 4-ой летописи. В ней также содержатся «красивые» фрагменты о быстром исцелении, однако появляется и конкретика: «Бысть моръ въ Пскове, и владыка Алексеи еха к нимъ, позванъ Псковици, и город Псковскiи съ кресты обходи и 3 литоургии свершивъ, и приеха в Новьгородъ; а Псковицемь оттоле нача лучши быти милость Божиа, и преста моръ»40. Благодаря этому мы убеждаемся, что тем самым «владыкой» был Алексей – новгородский архиепископ. Поскольку память новгородцев о поездке в Псков прежнего духовного лица была еще свежа, замечаем, что летописцы гордятся мужеством Алексея. Таким образом, с помощью сравнительного анализа двух летописей, можно выяснить, какие моменты мы должны расценивать как достоверные, а какие нет.
Псковская 1-ая летопись дает информацию, радикально отличающуюся от Новгородских источников: «В лето 6868. Бысть въ Плескове вторыи моръ лют зело; бяше бо тогда се знамение: егда комоу где выложится железа, то вскоре оумирахоу мнози тою болезнью, много же время тои смерти належащи на людех. Тогда же и Остафь князь преставися, и дети его два сына Карпъ и Алексеи»41. Интересно, что в Псковской летописи не содержится сведений о том, как в этот город приезжал Новгородский архиепископ и «спас» его. Тем не менее, летопись дает нам одну важную деталь – в ней говорится о симптомах второй волны эпидемии. «Выложится железа» – означает воспаление лимфатических желез – то есть признак бубонной чумы, а не легочной, которая господствовала на русских землях меньше, чем 10-ю годами ранее. Опять же, прибегая к сравнительному анализу летописей, предлагаю обратиться к данным Рогожского летописца, который сообщает следующее: «Овiи хракаху кровiю, а друзiи железою, и не долго боляху, но два дни или три, или единъ день поболевше и тако умираху»42. Следует обратить внимание на очередное упоминание о «железе», которое говорит о том, что вторая волна болезни несла в себе симптомы бубонной чумы, при этом в Северо-Восточных землях Руси во время эпидемии 1364 года встречалась и легочная чума. Тем самым мы переходим к анализу своего рода повести «О мору о великомъ», сохранившейся в Рогожском летописце и представляющей особый источник по изучению второй волны чумы на Руси середины XIV века.
Итак, Рогожский летописец, обнаруженный и введенный в научный оборот акад. Н.П. Лихачевым, и составленный, по оценкам многих ученых, около середины XV века, дает обширные данные о «море» в Северо-Восточных землях Руси. Летописец представляет путь распространения заболевания таким образом: «Не токмо же въ граде Переяславли было се, но и по всемъ волостемъ Переяславьскымъ былъ моръ, и по селомъ, и по погостомъ и по монастыремъ. А преже того былъ моръ въ Новегороде въ Нижнемъ, а пришелъ съ низу отъ Бездежа въ Новъгородъ въ Нижнiи, а отъ толе на Коломну, а съ Коломны на другое лето въ Переяславль, а отъ Переяславля на другое лето на Москву. Таков въ всехъ странахъ и градехъ и въ всехъ пределехъ ихъ былъ моръ великыи, страшныи»43. Примечательно, что во всех летописях отсутствует информация о чуме в Великом Новгороде. Здесь же летописец сообщает о том, что эпидемия пришла в Нижний Новгород из Бездежа. Бездеж – скорее всего, он же Бельджамен, город в Золотой Орде, ныне не существующий. Некоторые ученые отождествляют его с Водянским городищем или с Мечётным городищем, которое находилось на территории современного Волгограда. Так как через город проходил сухопутный торговый путь из Европы, то, по идее, можно допустить, что из этого места могла прийти болезнь. С другой стороны, логичнее предположить, что чума пришла в Северо-Восточные земли из земель Северо-Западных, поскольку в 1360 году, как уже было отмечено, там разразилась вторая волна эпидемии. В общем, данный вопрос остается открытым, потому что ни в одной работе, посвященной истории чумы, доказательно не утверждается, откуда появилась чума в 1364 году в Нижнем Новгороде, Коломне, Переяславле и Москве. При этом нет сведений о присутствии чумы в Твери. Вполне вероятно, что эпидемия могла обойти некоторые города или затронуть их, но не с такой силой, как те, о которых сообщается в Рогожском летописце. Разумно предположить, что раз в летописях нет упоминания о наличии чумы в Твери, то это означает, что болезнь там не унесла жизни многих людей. В Рогожском летописце, кстати, приводится причина, объясняющая возникновение заболевания в Северо-Восточном регионе Руси: «гневом Божiим за умноженiе греховъ нашихъ бысть моръ силенъ великъ»44. Подобное объяснение мы встречали в данных новгородских и псковских летописцев, которые пытались понять причины появления чумы в их землях в 1352–1353 гг. Эта эпидемия чумы также принесла огромное количество смертей, к примеру, в Переяславле «мерли люди по многу на день, по 20, по 30 на день, а иногды на день 60 или 70 человекъ, а иногды 100. А таковы дни были же, поболе ста на день человекъ умирало»45. Благодаря указанным цифрам ученые могут даже измерить приблизительное количество людей, проживавших в городе на момент прихода болезни. Далее в летописи приводятся симптомы болезни, практически дословно совпадающие с теми, о которых пишет Н.С. Борисов, чьи слова я привел в самом конце первой главы данной работы. «Преже какъ рогатиною ударить за лопатку или противу сердца подъ груди, или промежи крилъ и разболиться человекъ и начнетъ кровiю хракати», – так описываются больные сначала, а затем: «преже же моръ былъ, кровiю храчюче мерли, потомъ же железою разболевшесь, ти тако же два дни или 3 дни полежавше умираху»46. То есть, сначала многие заболевали легочной формой чумы, а затем она переросла в бубонную, о чем есть конкретные доказательства в летописи: «железа же не единако, но иному на шее, иному на стегне, овому подъ пазоухою, овому же подъ скулою, иному же за лопаткою»47.
Помимо этого, в летописи присутствует значительное описание страданий людей: «како везде туга и печаль горкаа, плачь и рыдание, крикъ и вопль, слезы неутешимы. Плакахуся живiи по мертвыхъ, понеже умножися множество мертвыхъ и въ градехъ мертвые, и въ селехъ и въ домехъ мертвые, и во храмехъ и у церквеи мертвые»48. От болезни погибли многие богатые и зажиточные люди: «многое множество людии и бояръ и священничьскаго чину померло, мало ся ихъ остало». Более того, в разных городах погибли люди из княжеских семей. В Смоленске умер князь Андрей Константинович, в Ростове погиб Константин Ростовский со своей семьей, в Твери не стало князя Семена Константиновича, затем «боголюбивого князя» Андрея Александровича и княгини Авдотьи. Также погиб князь Владимир Александрович. Эти смерти говорят лишь о том, что княжеский дом Калитовичей изрядно поредел. Страну миновал династический кризис отчасти только потому, что в живых остался князь Дмитрий Иванович.
Подходя к концу главы, хочется отметить еще одну интересную деталь. В Рогожском летописце сохранились сведения о том, что «того же лета пресвященныи Алексеи митрополитъ всея Руси заложи церковь камену на Москве во имя святаго архангела Михаила единаго лета и почата и кончана бысть и священа бысть»49. Сравнивая это событие со строительством Церкви Успения на Волотовом поле близ Новгорода во время первой волны чумы, мы приходим к выводу, что во время эпидемий действительно активно строились новые церкви, иначе упоминаний в летописях бы не было.
Заключение
Подводя итоги исследования, стоит выделить следующее. Главный результат чумы – гибель многих тысяч людей – пагубно повлиял на социальную и экономическую жизнь русских земель. Более того, эпидемия оказала противоречивое воздействие и на церковь. С одной стороны, с развитием болезни люди бросились в церкви и монастыри за помощью, что способствовало росту влияния Церкви. Однако, по вполне объяснимым причинам, помощи люди не получили – смерти большого количества жителей городов и сел не прекратились. Тем не менее, активное возведение новых церквей и храмов во время эпидемий говорит о вере народа в силу церквей, а если быть точнее – в силу молитв и упоминаний имен умерших от болезни. Как и отмечалось ранее, надежда людей на спасение их душ являлась главным катализатором строительства новых храмов во время чумных эпидемий. Поскольку наше исследование базируется на летописных данных, следует отметить следующие важнейшие моменты. Итак, основным становится вывод о необходимости сравнения летописей. Чтобы увидеть всю картину болезни, нельзя делать акцент на одной летописи и впоследствии доверять только ей. Поскольку летопись, как исторический источник, во многом, если не во всем, зависит от людей, составляющих её, то для выявления относительной истины нужно сравнивать события и даже выражения, встречающиеся в текстах. Так, с помощью сравнительного анализа нам удалось установить множество совпадений, которые говорят о том, что «мор» на Руси был не одноразовым, а весьма повторяющимся явлением. К слову, после эпидемии начала 60-х гг. XIV века, чума еще не раз приходила на русские земли ближе к концу этого века, однако эти данные выходят за рамки нашего исследования. Помимо этого, наше исследование обогатили сведения летописей о состоянии конкретных людей и общества в целом. Несмотря на некоторые вероятные преувеличения, во всех проанализированных летописях есть информация о том, какое было настроение в социуме, как люди реагировали на болезнь и что собирались с нею делать.
Тем не менее нельзя полностью восстановить картину событий XIV века. Остается еще множество вопросов. К примеру, затронула ли вторая волна чумы Великий Новгород? Ведь ни в одной из представленных в работе летописей не содержится информации о присутствии болезни в 60-е гг. в этом городе. Также интересно, откуда именно пришла вторая волна. И действительно ли многие люди из княжеских семей умирали именно из-за чумы, так как в летописях приводятся только констатации их смертей.
Библиография
Псковская 1-ая летопись // ПСРЛ. Т. 5. Вып. 1. М.: Языки славянской культуры, 2003. Новгородская 1-ая летопись младшего извода // ПСРЛ. Т. 3. М.: Языки русской культуры, 2000. Новгородская 1-ая летопись старшего извода // ПСРЛ. Т. 3. М.: Языки русской культуры, 2000. Новгородская 4-ая летопись // ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. М.: Языки русской культуры, 2000. Рогожский летописец. Тверской сборник // ПСРЛ. Т. 15. М.: Языки русской культуры, 2000. Борисов Н.С. Дмитрий Донской. М.: Молодая гвардия, 2014. Васильев К.Г., Сегал А.Е. История эпидемий в России. М.: Медгиз, 1960. Лаврентьев А.В. Митрополит Алексий, эпидемия чумы и отношения в доме московских князей во второй половине XIV в. // Преподобный Сергий Радонежский: история и агиография, иконописный образ и монастырские традиции: материалы международной научной конференции. М.: Государственный Исторический музей (ГИМ), 2015. Ливи Баччи М. Демографическая история Европы. СПб.: Александрия, 2010. Медведь А.Н. Болезнь и больные в Древней Руси: от «рудомета» до «дохтура». Взгляд с позиций исторической антропологии. СПб.: Изд-во Олега Абышко, 2017. Эккерман В. Материалы для истории медицины в России. (История эпидемий X–XVIII вв.). Казань, 1884. Benedictow O.J. The Black Death, 1346–1353: the complete history. Rochester: The Boydell Press, 2006.
Сноски
1 Ливи Баччи М. Демографическая история Европы. СПб.: Александрия, 2010. С. 106. 2 Васильев К.Г., Сегал А.Е. История эпидемий в России. М.: Медгиз, 1960. С. 241.
3 Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью / С прил. Извлечений из монографии Б.М. Клосса «Никоновский свод и русские летописи XVI–XVII веков» // ПСРЛ. Т. 11. М.: Языки русской культуры, 2000. 4 Псковская 1-ая летопись // ПСРЛ. Т. 5. Вып. 1. М.: Языки славянской культуры, 2003. С. 21–23. 5 Новгородская 1-ая летопись младшего извода // ПСРЛ. Т. 3. М.: Языки русской культуры, 2000. С. 362–363, 367. 6 Новгородская 4-ая летопись // ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. М.: Языки русской культуры, 2000. С. 282–285. 7 Рогожский летописец. Тверской сборник // ПСРЛ. Т. 15. М.: Языки русской культуры, 2000. С. 76–79, 81. 8 Данилевский И.Н., Кабанов В.В., Медушевская О.М., Румянцева М.Ф. Источниковедение: Теория. История. Метод. Источники российской истории. М.: Российск. гос. гуманит. ун-т, 1998. С. 205. 9 Эккерман В. Материалы для истории медицины в России. (История эпидемий X–XVIII вв.). Казань, 1884. 10 Васильев К.Г., Сегал А.Е. Указ. соч. 11 Борисов Н.С. Дмитрий Донской. М.: Молодая гвардия, 2014. (Жизнь замечательных людей: сер. биогр.; вып. 1474).
12 Медведь А.Н. Болезнь и больные в Древней Руси: от «рудомета» до «дохтура». Взгляд с позиций исторической антропологии. СПб.: Изд-во Олега Абышко, 2017. 13 Benedictow O.J. The Black Death, 1346–1353: the complete history. Rochester: The Boydell Press, 2006. 14 Ливи Баччи М. Указ. соч. 15 Benedictow O.J. Op. cit. P. 45. 16 Ливи Баччи М. Указ. соч. С. 107.
17 Борисов Н.С. Указ. соч. С. 30. 18 Ливи Баччи М. Указ. соч. С. 107.
19 Борисов Н.С. Указ. соч. С. 26. 20 Псковская 1-ая летопись // ПСРЛ. Т. 5. Вып. 1. С. 21. 21 Псковская 1-ая летопись // ПСРЛ. Т. 5. С. 21. 22 Там же.
23 Там же. 24 Там же. 25 Там же. 26 Новгородская 1-ая летопись младшего извода // ПСРЛ. Т. 3. С. 362.
27 Псковская 1-ая летопись // ПСРЛ. Т. 5. С. 22. 28 Новгородская 4-ая летопись // ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. С. 284.
29 Там же. С. 283. 30 Там же. С. 282. 31 Борисов Н.С. Указ. соч. С. 32. 32 Псковская 1-ая летопись // ПСРЛ. Т. 5. Вып. 1. С. 22. 33 Новгородская 1-ая летопись младшего извода // ПСРЛ. Т. 3. С. 363.
34 Новгородская 4-ая летопись // ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. С. 285. 35 Новгородская 1-ая летопись младшего извода // ПСРЛ. Т. 3. С. 362. 36 Там же. С. 363. 37 Там же. 38 Рогожский летописец // ПСРЛ. Т. 15. С. 62.
39 Новгородская 1-ая летопись младшего извода // ПСРЛ. Т. 3. С. 367. 40 Новгородская 4-ая летопись // ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. С. 289. 41 Псковская 1-ая летопись // ПСРЛ. Т. 5. Вып. 1. С. 22–23.
42 Рогожский летописец // ПСРЛ. Т. 15. С. 76. 43 Там же. С. 77.
44 Рогожский летописец // ПСРЛ. Т. 15. С. 76. 45 Там же. 46 Там же. С. 77. 47 Там же. 48 Там же.
49 Рогожский летописец // ПСРЛ. Т. 15. С. 79.
#5
