Новгородская революция 1136 г. по летописи

Вступление

В 1136 году, параллельно с Междоусобной войной 1134-1139 гг. между родами Ольговичей и Мономашичей, в Новгороде произошел ряд событий, которые, начиная с XX в., приобрели название «Новгородская революция» в связи со значимостью в формировании особенного политического устройства Новгородской республики. На самом деле, восстание новгородцев 1136 года, а также его значимость на фоне общей картины развития средневекового Новгорода и других Древнерусских городов, не всегда понятна и подвержена множеству различных научных интерпретаций. В данной работе я попытаюсь описать события 1136 года, объяснить основные теории в Российской историографии касательно их роли в формировании системы власти в Новгородской республики и, наконец, выдвинуть собственную интерпретацию их смысла и значимости, используя в качестве первоисточника Новгородскую первую летопись.

События Новгородской революции

События 1136 года описаны в Новгородской первой летописи Старшего извода следующим образом: «Въ лѣто 6644. Индикта лѣта 14, новгородьци призваша пльсковиче и ладожаны и сдумаша, яко изгонити князя своего Всеволода, и въсадиша въ епископль дворъ, съ женою и съ дѣтьми и съ тьщею, мѣсяця майя въ 28; и стражье стрежаху день и нощь съ оружиемь, 30 мужь на день».1

Здесь следует сразу обратить внимание на политическую культуру Новгорода, отражённую в данном отрывке. Во-первых, судя по тексту, новгородцы пригласили псковичей и ладожан на вече, «сдумаша», в результате которого они решили изгнать Всеволода. Данное описание указывает не только на силу института вече, но также и на степень репрезентации жителей других городов Новгородской земли в определении политики города. Тот факт, что князя заточили именно в епископском дворе, также указывает не только на уровень светской власти и авторитета епископа, но и на его независимость от князя и сотрудничество с институтом вече. Наконец, следует отметить, что на стражу князя было поставлено 30 мужей «съ оружиемь», что указывает на военный статус названных мужей. Данное обстоятельство свидетельствует о том, что у института власти на территории Новгорода помимо княжеского двора имелся достаточный авторитет для созыва и концентрации ополчения, были финансовые ресурсы на наем воинов, или, возможно, даже регулярная вооружённая охрана. В любом случае, силы, сконцентрированные у епископа, видимо, были способны превалировать над вооружёнными силами князя, раз он не мог сопротивляться их воли и освободиться. Также примечательно, что князь добровольно сдался, исходя из отсутствия описания вооружённого столкновения с княжескими мужами, что указывает на авторитет вече или епископа, которые имели даже большее влияние, чем сам Всеволод. Очевидно, сохранялась угроза попытки освобождения князя, судя по многочисленности охраны. Исходя из вышесказанного, можно сделать вывод, что ещё до изгнания Всеволода Новгород имел сильные институты власти, представляющие интересы городского населения и способные противодействовать князю. Возможно, именно по этой причине данное событие не воспринималось как особый рубеж в новгородской истории ни современниками, ни потомками вплоть до начала XX-го века.

Особый интерес у современных историков вызывает краткосрочное княжение Владимира Всеволодовича. После двухмесячного заточения новгородцы изгнали Всеволода и сделали князем его сына: «И сѣде 2 мѣсяця, и пустиша из города июля въ 15, а Володимира, сына его, прияша»2. Данное обстоятельство сильно озадачило историков и послужило материалом для множества теорий. Например, Греков и Л.В. Черепнин считали княжение Владимира Всеволодовича заложничество3, а Янин полагал, что княжение Владимира свидетельствовало об «отсутствии единодушия в среде новгородского боярства, часть которого продолжает поддерживать изгнанного князя уже в лице его наследника».4 В своей книге «Мятежный Новгород» Фроянов раскритиковал предыдущие теории. Он считает, что заточение и изгнание Всеволода демонстрирует силу вече и его способность подчинить князя своей воле, что отбрасывает нужду в заложнике, теория же об отсутствии единодушия среди бояр не состоятельна, так как вокняжение Владимира было осуществлено по приговору тех же людей, которые выставили его из Новгорода, и поэтому оно «вряд ли означало поддержку изгнанного князя в лице его наследника».5 Историк, ссылаясь на работу Дж. Дж. Фдэзера «Золотая ветвь» утверждает, что, исходя из языческих представлений о том, что «правитель обладал магическими и сверхъестественными способностями, выступая посредником между богами и управляемыми им людьми», новгородцы боялись, что, оставшись без князя, они «подвергнут риску благополучие общины».6 И всё же я не могу полностью согласиться с взглядами Фроянова, так как Владимир выполнял функцию князя всего 4 дня, тогда как предыдущие два месяца, во время заточения княжеской семьи, Новгородцы никого на престол не сажали. Также были и другие случаи, когда Новгород оставался без князя, и летописцы писали об этом особого опасения.7

Далее, в летописи написано, что прибыл Святослав Ольгович из Чернигова, и сместил Владимира на Новгородском престоле: «Въ то же лѣто приде Новугороду князь Святославъ Олговиць ис Цернигова, от брата Всеволодка, мѣсяця июля въ 19, преже 14 каланда августа, въ недѣлю, на сборъ святыя Еуфимие, въ 3 час дне, а луне небеснѣи въ 19 день».8

Интересно, что в тексте сказано, что он пришёл от своего брата Всеволода, который в данный момент являлся князем черниговским. Возможно, автор просто пытался пояснить, где князь находился перед Новгородом, но высока вероятность и того, что он подчёркивал, кто послал Святослава в Новгород. Актуальность данного замечания станет явной в дальнейшем тексте при разборе потенциальных причин событий 1136 года.

Причины событий 1136 года

К счастью современных историков, автор Первой новгородской летописи прямо написал причины изгнания Всеволода: «А се вины его творяху: 1, не блюдеть смердъ; 2, «чему хотелъ еси сести Переяславли»; 3-е, «ехалъ еси съ пълку переди всѣхъ, а на то много; на початый велевъ ны, рече, къ Всеволоду приступити, а пакы отступите велить»; не пустиша его, донелѣже инъ князь приде»9.

Во-первых, он обвиняет князя в том, что тот не охраняет земледельцев. Это обвинение, скорее всего, было выдвинуто в связи с только что завершившейся войной с Ростово-Суздальским княжеством, в результате которой, как это обычно бывает, пострадало большое количество сельского населения. Исходя из данного текста, Греков решил, что важной причиной революции была классовая борьба. По его мнению, обвинение Всеволода в том, что он не бережёт крестьян, земледельцев, самого низшего класса в Новгородской земле, свидетельствует о защите интересов данной группы населения в процессе суда. Это, в свою очередь, указывает на то, что и у неё была определённая степень представительной власти в Новгороде: «восстание одними городскими низами не ограничивалось, в нём принимали участие и смерды».10 Представление Грекова о классовой борьбе между городской общиной и князем быстро укоренилось в советской исторической науке. Оно было отражено в работах 30-х годов В.Н. Бернадского и А.А. Строкова,11 и далее в исследованиях М.Н. Тихомирова, В.Л. Янина, Б.А. Рыбакова, Д.А. Введенского, Н.Л. Подвигина и других.12

В роли оппозиционера классовой теории изгнания Всеволода выступил Фроянов, заявив, что «главной причиной внимания к смердам на вече 1136 г. была забота о новгородской казне, о бесперебойном её пополнении, а не о смердах как таковых»,13 так как сельский люд был «обязан платить дань и отправлять другие повинности в пользу новгородской общины».14 Он также заявил, что «нет источников, которые позволили бы рассуждать об участии смердов в вечевом собрании 1136 г. а тем более – об их массовых выступлениях».15 М.Н. Тихомиров, в своей книге «Крестьянские и городские восстания на Руси XI-XII в.в.», соглашается, что данной цитаты из летописи недостаточно, чтобы доказать участие крестьян в новгородском восстании, но всё же поддерживает позицию Грекова и приводит в качестве более убедительного доказательства другой источник – Устав новгородского князя Святослава Ольговича, приемника Всеволода Мстиславича. Автор считает, что вмешательство нового новгородского князя в распределение даней представляло собой попытку урегулировать вопрос о десятине, которую платили смерды в пользу церкви. Он также предполагает, что возможно была сделана и попытка урегулировать поборы со смердов в пользу князя,16 в случае чего существует вероятность того, что крестьяне отреагировали на подобное вмешательство в свою жизнь восстанием и изгнанием князя. А.В. Петров встал на сторону Фроянова, объявляя, что «в Новгороде XII-XIII вв. смерды – это главным образом группа зависимого от городской общины населения, получить дань с которой были заинтересованы все новгородцы»,17 и князя восставшие обвиняют в том, что он «не заботился об общественной собственности».18 Петров также опровергает аргумент Тихомирова тем, что раз городские жители из собственных интересов не желали того, чтобы с их податных собирались дополнительные налоги, значит, подобные грамоты не доказывают участие смердов в восстании, а, скорее просто, «дают нам ответ на вопрос, что значит «не блюсти» смердов».19

В связи с отсутствием достаточных источников трудно делать выводы о степени представительства крестьянских интересов в вече, но можно с уверенностью говорить о том, что одной из главных причин изгнания было небрежное отношение князя к ним, поэтому даже при отсутствии прямого влияния на политику городов, сельское население, безусловно, имеет немалый политический вес в княжестве.

Второе выдвинутое обвинение реже применяется историками для обоснования своих теорий, однако я считаю, что оно действительно демонстрирует, что трансформация Новгорода из княжества в республику не была столь резкой. Всеволода обвиняют в том, что он ещё 1132 году бросил Новгород и попытался переехать княжить в Переяславль, тем самым население Новгорода демонстрирует, что оно не считает себя некой собственностью князя, а наоборот, ожидает от князя выполнение прежде обговорённых обязанностей. Дальнейшее изменение роли князя на практике и в сознании людей будет ключевым в формировании нового политического устройства Новгородской республики.

В.Л. Янин в своей работе «Очерки истории средневекового Новгорода» отмечает, что прибытие Святослава Ольговича резко изменило ситуацию экономического обеспечения князя и его двора, так как, не являясь потомком Мстислава Владимировича, он не мог претендовать на доходы с домениальных земель предыдущего князя. Как следует из Устава Святослава Ольговича о церковной десятине 1137 г., «Новгородцы предоставили ему ряд податных округов в северных и северо-восточных районах – на нижней Двине и её притоках, а также на Пинеге и её притоках. Здесь в качестве епископской ренты («десятины») фиксируется общая сумма сбора доходов «в 100 гривен новых кун» с раскладкой на каждый погост. Сборщик податей с этой территории («домажирич») находился в Онеге».20 Ещё Греков отметил, что со второй половины XII в. Новгородский князь был обязан руководствоваться «особыми рядами (докончаниями) с вече, которые выработались, по-видимому, в 30-е годы XII в.». Также «князя лишили права распоряжаться здесь землей и даже отняли у него патрональный храм – святую Софию, которая стала средоточием государственной жизни вольного Новгорода».21 Второе обвинение демонстрирует, что названные перемены, были начаты ещё до самой «Новгородской революции».

В третьем обвинении говорится, что Всеволод является трусом, так как бежал с поля боя раньше всех. С одной стороны, оно обоснованно его нарушением традиционного образа князя, как доблестного воина, охраняющего своих людей и ведущего свои войска к победе, однако это можно также объяснить очередным невыполнением князем своих обязанностей.

В конце отрывка летописец возглашает, что и названных причин вполне достаточно для изгнания Всеволода, но всё же добавляет ещё одну, четвёртую. Он обвиняет князя в том, что он поначалу сотрудничал с Всеволодом Ольговичем, а потом наоборот противостоял ему, «на початый велевъ ны, рече, къ Всеволоду приступити, а пакы отступите велить».22 Данное обвинение может свидетельствовать об огорчении новгородцев из-за вероломства князя, но существует мнение, что эти слова доказывают, что Всеволода изгоняла политическая группа, которая стояла на стороне Ольговичей в междоусобице, охватившей всю Русь. Например, Петров полагает, что именно четвёртое обвинение наиболее ясно указывает на тех «кто сыграл (на фоне общего недовольства) главную роль в составлении перечисленных обвинений». Историк определил обвинителя как «оппозицию» князю, состоящую из городской элиты, так как именно она «в первую очередь была не заинтересована в разрыве с черниговскими князьями, на которых ориентировалась».23 Данная теория подтверждается ещё и тем обстоятельством, что далее в летописи рассказывается о том, как в Новгород приходит приглашённый князь Святослав Ольгович, брат Всеволода Черниговского. Создаётся впечатление, будто в междоусобном противостоянии Мстиславичей и Ольговичей население Новгорода, или, по мнению Петрова, его элита, перешла на сторону Ольговичей. Святослав пробыл Новгородским князем всего два года перед тем, как его сменили на Святополка Мстиславича, которого в свою очередь сменили на Ростислава Юрьевича, и только после него Святослав вновь стал Новгородским князем, но на этот раз всего лишь на один год.

Собственная интерпретация

Я считаю, что в дальнейшем изучении этой темы значительно больше внимания должно быть уделено сравнению перемен в политической культуре в разных городах Руси. Народная воля не редко играла ключевую роль в масштабных конфликтах и вече, в той или иной форме, существовало в каждом древнерусском городе, поэтому политическая культура, распространённая по всей Руси, уже содержала некоторые основные структуры, на которых позже была построена Новгородская республика. Возможно даже и такое, что население Новгорода не всегда являлось наиболее вольным на территории Руси. Например, «периоду изгнаний и приглашений новых князей в города кладёт начало киевское восстание 1068 г.»,24 когда киевляне свергли Изяслава Ярославича за то, что он отказывался продолжать войну с половцами после своего поражения на Альте, и посадили на престол Всеслава Брячиславича. За ним следовало восстание 1113 г., в котором после смерти и погребения Святополка, киевляне «совет сотворили» и пригласили Владимира Мономаха прийти княжить в Киеве. Когда он отказался, они начали мародёрствовать: «разграбили двор Путятин тысяцкого, пошли на евреев и разграбили их», пока Владимир не согласился принять киевское княжение.25 После этого, в 1127 году, полочане приняли эстафету, прогоняя Давыда Всеславича и сажая его брата Рогволода на полоцкий престол, и только потом Новгородцы, впервые в известной нам истории, в 1132 году изгнали на короткое время Всеволода. При осторожном разборе летописей, безусловно, можно будет найти ещё примеры того, как практики, популярные в новгородской республике, изначально возникали в других городах, из чего следует, что при изучении развития политической культуры в Новгороде необходимо учитывать общерусский контекст для составления наиболее полного и верного представления о нём.

Не достаточно внимания, по моему мнению, уделено также размеру и богатству Новгорода в контексте холодного северного климата, как фактору определённых политических преобразований. Ввиду материального положения Новгорода у горожан, возможно, было сильнее развито желание иметь более сильную репрезентативную власть. Например, в результате своего северного расположения и огромного населения Новгороду приходилось импортировать продовольственные товары. Об этом свидетельствует введение в некоторых княжествах запрета на ввоз продуктов в Новгород, чтобы склонить город к своей воле. Было бы неудивительно, если бы самодостаточность городского население и его зависимость от торговли, сделали его более чувствительным к политике и сподвигли его к укреплению институтов, защищающих его волю. Также Киев и Новгород долго являлись самыми крупными экономическими центрами Руси, поэтому возможно, когда Киев начал укрепляться как политический центр с сильной княжеской властью, в Новгороде начал образовываться вакуум власти, который был заполнен другим политическим институтом, то есть вече.

Наиболее интересным и наименее исследованным объяснением общественных перемен, которые привели к созданию Новгородской республики, является, на мой взгляд, деятельность личности Нифонта. Странно, что во всех исследованиях «Новгородской революции» крайне мало внимания уделяется роли в ней Новгородского епископа. В Новгородской республике епископ, или, как его часто называли, владыка, обладал не только церковной, но и значительной светской властью. Он был «одним из трех выборных должностных лиц, осуществлявших управление Новгородской республикой» и в договорах Новгорода с князьями его имя стоит «на первом месте, перед именами посадника и тысяцкого».26 Новгородские епископы нередко принимали участие как во внутренней, так и во внешней политике города, выступая в роли миротворцев, посредников и послов. Кроме того, они также «осуществляли контроль над эталонами мер и весов».27 Хоть и в небольшом количестве, но археологами были даже найдены печати новгородских владык конца XII - начала XIII в.: «Илии (1 епископская и 1 архиепископская), Мартирия (3 идентичных экземпляра), Митрофана (1 экземпляр) и Антония (1 экземпляр)14 — некогда скрепляли какие-то грамоты».28 Также известны «6 печатей архиепископа середины XIII в. Далмата, две из которых, наряду с княжеской и с печатью «всего Новгорода», скрепляли договор 1262—1263 гг. с Готским берегом, Любеком и немецкими городами о мире и торговле. Со времени Далмата владычные буллы встречаются постоянно».29 Рост влияния епископа в Новгородской политике и начало его активного участия в общественных и политических делах можно заметить именно в XII веке, и его можно связать с личностью Нифонта, Новгородского епископа с 1130 по 1156 год, за исключением одного двухлетнего перерыва (заключения в Киево-Печерском монастыре с 1147 по 1149). В 1135 году Нифонт помирил воевавших между собою киевлян и черниговцев: «Въ то же лѣто, на зиму, иде въ Русь архепископъ Нифонтъ съ лучьшими мужи и заста кыяны съ церниговьци стояце противу собе, и множьство вой; и божиею волею съмиришася».30 В 1147 году Нифонт не признал назначенного Изяславом Мстиславичом, без санкции Константинопольского патриарха, русского митрополита Климента Смолятича, за что был заключён в Киево-Печерский монастырь. После его освобождения Юрием Долгоруким в 1149 году Нифонт получил от патриарха Константинопольского, Николая IV, титул архиепископа, что давало Новгородской епархии определённую автономию от Киевского митрополита.

Если ещё присмотреться к тексту Новгородской первой летописи, то можно обнаружить след епископа и в других политических событиях. Как было упомянуто ранее, после свержения Всеволода с семьёй заточили именно в епископском дворе, в котором его охраняло 30 вооружённых людей. Если полностью погружаться в конспирации, то можно даже заметить, что всего за 2 года после назначении Нифонта епископом новгородцы, хоть и ненадолго, но впервые в писаной истории свергли своего князя. На причастность епископа к названным событиям также указывает и то обстоятельство, что он принял монашеский постриг в Киево-Печерском монастыре, то есть возле города совершившего два запечатлённых свержения правителя, и поэтому более других новгородцев был знаком с восстаниями и борьбой за городские привилегии. Княжение Владимира также могло быть связанно с расширением власти епископа. Младенец на престоле предоставлял возможность заполнить вакуум власти и проводить собственную политику в роли регента, тем более, если Владимир продолжил проживать во дворе у Нифонта. Эта теория также способна объяснить существенные изменение роли князя в Новгородской политике, которое отмечено с приходом Святослава Ольговича в Новгород. После начала княжения Святослава поведение Нифонта демонстрирует то, что у него сохранилась существенная власть. Например, он отказался венчать Святослава, так как он считал его брак достойным: «Въ то же лѣто оженися Святославъ Олговиць Новегородѣ, и вѣньцяся своими попы у святого Николы; а Нифонт его не вѣньця, ни попомъ на сватбу, ни церенцемъ дасть, глаголя: «не достоите ея пояти».31

Аргументы предыдущего параграфа основаны на догадках, но вся остальная деятельность епископа явно указывает на высокую степень его авторитета и влияния. И, похоже, будто определённые личные качества, включавшие смелость и амбициозность, позволили ему действовать далеко за гранью своих традиционных полномочий. В своей статье «Софийский временник» и новгородский политический переворот 1136 г.» Д. С. Лихачев обратил внимание на роль Нифонта в процессе формирования особой роли Новгородского епископа в политической и религиозной жизни города. Основываясь на тексте Софийского временника или Новгородской владычной летописи, Д. С. Лихачева высказывает следующую позицию: «реформа церковного управления Новгорода была, по-видимому, продумана и установлена знатоком церковного законодательства Нифонтом, который очевидно и завещал провести ее в жизнь при первом же случае, то есть сразу после своей смерти. Такое объяснение устраняет хронологический разрыв между избранием первого епископа и временем вероятного политического переустройства Новгорода. Установление новых порядков в новгородской церкви лежит, таким образом, в связи с установлением нового политического строя в Новгороде, в котором новгородская церковь с этой поры начала играть главенствующую роль».32

Если рассмотреть подробнее все последствия проведённых реформ, то можно заметить, что власть епископов не просто сохранилась, но даже начала существенно расширяться. После смерти Нифонта в 1156 году, первым избранным на вече епископом стал Аркадий, а с 1165 года, при Иоанне I, Новгородская кафедра стала первой архиепископией в России, что давало Новгородской церкви полную автономию от Киевской, так как архиепископы подчинялись не митрополиту, а непосредственно Патриарху.

Заключение

Таким образом, на основании вышесказанного я предпочитаю встать на сторону тех, кто высказывает точку зрения о том, что не существовало лишь одного основного события, определившего политический строй Новгородской республики. Да, Новгородская революция была очень ярким событием, которое в значительной степени повлияло на институт княжеской власти, но нельзя не заметить, что к тому времени и другие институты, например, посадничество, вече и система сбора дани, также изменились до неузнаваемости, а после них активно трансформировались такие органы власти как Епископат, посадник, тысяцкий и боярство, которые позже составляли столпы политической системы республики. Значимость событий 1136 г. нельзя отрицать, ведь именно они определили роль князя в Новгородском правительстве. Но, так как в данный период князь уже не занимал высшей инстанций государственной власти, трудно рассматривать Новгородскую революцию как дату основания Новгородской республики. Также я полагаю , что в современной историографии совершенно недооценена роль личности Нифонта в формировании нового государственного устройства в Новгороде.

Несмотря на то, что среди историков нет единого мнения по поводу того, когда произошла Новгородская революция и что именно она из себя представляла, крайне интересно и важно продолжать исследование событий, формирующих особую политическую систему Великого Новгорода, так как это позволит нам воззреть и понять стороны древнерусского общества, которые менее ярко выражены в политических институтах Московского государства, и, следовательно, растворились в процессе собирания русских земель Москвой.

Библиография

Лихачев Д.С. «Софийский временник» и новгородский политический переворот 1136 г. // Исторические записки. 1948. Новгородская 1-я летопись старшего и младшего изводов. М.; Л.: Изд-во Акад. Наук СССР, 1950. Петров А.В. От язычества до Святой Руси. Новгородские усобицы: К изучению древнерусского уклада. СПб.: Изд-во Олега Абышко, 2003. Подвигина H. Л. Очерки социально-экономической и политической истории Новгорода Великого в XII—XIII вв. М.: Высшая школа, 1976. Тихомиров М.Н. Древнерусские города М.: Государственное издательство Политической литературы, 1956. Тихомиров М.Н. Крестьянские и городские восстания на Руси. XI-XIII вв.. М.: Госполитиздат, 1955. Фроянов И.Я. Мятежный Новгород. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 1992. Фроянов И.Я. Становление Новгородской республики и события 1136-1137 гг. // Вестник Ленинградского государственного университета. Сер. 2. Вып. 1. №2. 1987. Халявин Н.В. Политическая история Новгорода Великого в отечественной историографии, 1917-1990-е гг. // Русские древности: К 75-летию профессора И. Я. Фроянова. СПб., 2011. Шахматов А.А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб.: Тип. М. А. Александрова, 1908. Янин В.Л. Новгородские посадники. М.: Языки славянской культуры (ЯСК), 2003. Янин B.Л. Очерки истории средневекового Новгорода. М.: Языки славянских культур, 2008.

Сноски

1 Новгородская 1-я летопись старшего и младшего изводов. М.; Л.: Изд-во Акад. Наук СССР, 1950. С. 25. 2 Там же.

3 Фроянов И.Я. Мятежный Новгород. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 1992. С. 249. 4 Янин В. Л. Новгородские посадники. М.: Языки славянской культуры (ЯСК), 2003. С. 70. 5 Фроянов И.Я. Мятежный Новгород. С. 204. 6 Там же. С. 204. 7 Новгородская 1-я летопись старшего и младшего изводов. С. 26, 212, 32, 220, 43, 236. 8 Там же. С. 25.

9 Там же. 10 Тихомиров М.Н. Крестьянские и городские восстания на Руси. XI-XIII вв.. М.: Госполитиздат, 1955. С. 194. 11 Халявин Н.В. Политическая история Новгорода Великого в отечественной историографии, 1917-1990-е гг. // Русские древности: К 75-летию профессора И. Я. Фроянова. СПб., 2011. С. 87. 12 Петров А.В. От язычества до Святой Руси. Новгородские усобицы: К изучению древнерусского уклада. СПб.: Изд-во Олега Абышко, 2003. С. 129. 13 Фроянов И.Я. Мятежный Новгород. С. 202. 14 Там же. С. 201. 15 Там же. С. 201.

16 Тихомиров М. Н. Крестьянские и городские восстания на Руси. XI-XIII вв. С. 196. 17 Петров А.В. От язычества до Святой Руси. Новгородские усобицы: К изучению древнерусского уклада. С. 130. 18 Там же. С. 125. 19 Там же. С. 131.

20 Янин B.Л. Очерки истории средневекового Новгорода. М.: Языки славянских культур, 2008. С. 57. 21 Халявин Н.В. Политическая история Новгорода Великого в отечественной историографии, 1917-1990-е гг. С. 86. 22 Новгородская 1-я летопись старшего и младшего изводов. С. 25. 23 Там же. С. 126.

24 Тихомиров М.Н. Древнерусские города М.: Государственное издательство Политической литературы, 1956. 25 Там же.

26 Подвигина H. Л. Очерки социально-экономической и политической истории Новгорода Великого в XII—XIII вв. М.: Высшая школа, 1976. 27 Там же.

28 Там же. 29 Там же. 30 Новгородская 1-я летопись старшего и младшего изводов. С. 23-24.

31 Новгородская 1-я летопись старшего и младшего изводов. С. 25. 32 Лихачев Д. С. «Софийский временник» и новгородский политический переворот 1136 г. // Исторические записки. Т. 25. 1948. С. 245, 250.

#5