Анализ 3 главки (часть III) романа Б.Л. Пастернака "Доктор Живаго": понимание идеи воскрес


«Смерти не будет» было первым названием романа в карандашной рукописи 1946 года. Там же роману предшествовал эпиграф из Откровения Иоанна Богослова: «И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопль, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло». В окончательной версии Пастернак вынес в название не главную идею, а главного героя, слова же первоначального названия вложил в его уста. Они звучат почти в самом начале романа, в начале основной его истории, и в бесконечных мотивных сплетениях и фразах разных персонажей проносятся через весь роман.

Третья часть романа — это первая часть о взрослом Юрии Живаго, в ней впервые проявляются те его черты и особенности как человека, как доктора и как писателя, которые будут присущи ему в дальнейшем. В первой главке третьей части описывается причина заболевания Анны Ивановны, во второй - жизнь, мысли и душевное состояние Юры незадолго до окончания университета. Третья главка — это синтез, раскрывающий, поясняющий и объединяющий сказанное в двух предыдущих.

Во второй главке о Юре рассказывает автор, оценка и характеристика даются со стороны; третья же главка иллюстрирует сказанное, о Юре начинают говорить его собственные действия и слова. Во второй главке сообщается о начале его врачебной деятельности (пока только учебной), в третьей – впервые он проявляет себя как талантливый диагност: "Не ошибка ли в диагнозе? – подумал он, – Все признаки крупозного. Кажется, это кризис»1 (с. 85) – впоследствии это оказывается правдой. Во второй главке говорится о взглядах Юры на жизнь и искусство, отмечается, что они следуют за философией Николая Николаевича; в третьей – он впервые произносит монолог, в котором эти взгляды излагает: это первое личное философское высказывание Юры.

Начало третьей главки – описание кризиса болезни Анны Ивановны – это зеркальная сцена к 21 главе 2 части, где описывается отравление Амалии Карловны. Описание болезни похоже: тот же хаос в комнате, физиологичность и натуралистичность описания больной: «свесив над тазом голову с прядями слипшихся волос, лежала на кровати мокрая от воды, слез и пота полуголая женщина» (с. 78) – об Амалии Карловне; «вода в полоскальнице была слегка розовата от сплюнутой крови», «больная плавала в поту» (с. 85) – об Анне Ивановне.

В обоих случаях возникает ситуация приближения к смерти и избегания ее: сначала матерью Лары, потом – матерью Тони, и в обоих случаях рядом оказывается Живаго, однако в совершенно разных ролях. В первый раз, подростком, у Амалии Карловны, он – бессмысленный зритель, присутствие которого неприлично; во второй раз, уже взрослый, к Анне Ивановне он приходит вместо священника – правда, не исповедует, а проповедует, но проповедь его приносит утешение.

Анна Ивановна хочет слышать Юру, потому что он «талантливый», потому что он «знает что-то» (с. 85). Наивное чувство Анны Ивановны находит подтверждение в философии Николая Николаевича Веденяпина, который утверждает, что искусство – это работа человечества по преодолению смерти, и Юра как поэт должен что-то понимать в этой работе. Именно поэтому при приближении смерти Анна Ивановна ищет поддержки у Юры не как у врача, а как у носителя таланта.

«Лекция» Юры кажется сумбурной и непоследовательной, сложно уследить за ее внутренней логикой. Начав говорить о воскресении и обращаясь к моменту рождения как первому воскресению человека, получению им дара жизни, Юра вдруг задается вопросом: «Будет ли вам больно, ощущает ли ткань свой распад?» (с. 86), то есть возвращается неожиданно, без проговоренного логического перехода к рассуждению о ситуации смерти. Следующий заданный Юрой вопрос – «что такое сознание?» - по сути, остается без ответа: при формально определительной структуре («сознание — это...») в реальности ответ на него подменяется рассуждением о направлении сознания, а не о его сути. Из-за этой сумбурности представляется необходимым, разбирая эпизод, выявить и воспроизвести внутреннюю логику этой спонтанной «лекции», удачности которой удивился сам Живаго.

Свое рассуждение Юра начинает с отказа от традиционно понимаемого христианства, от его центральной идеи – воскресения – «в той грубейшей форме, как это утверждается для утешения слабых» (с. 86): то есть представления о восстании из мертвых в день Страшного Суда всех умерших за всю христианскую историю. Интересно, что во всех рассуждениях о преодолении смерти в романе герои отсылают только к историческому и символическому моменту воскресения Христова и никак не интерпретируют следующую из него концепцию Страшного Суда, просто игнорируя этот пласт христианской догматики – они разрабатывают «по-новому понятое христианство» (с. 84). Юра лишь заявляет, что ему это «чуждо» (с. 86). Этим отрицательным логическим ходом он освобождает место для собственной интерпретации концепции воскресения.

Юра предлагает искать новое понимание возможности воскресения в идее о «необъятной тождественности» жизни во вселенной, в личности и в природе, ее смешении и обновлении как залоге и принципе жизни вечной. Эта материалистическая концепция бессмертия – разложение материи и ее соединение в новых формах (из праха человека вырастает дерево) – одухотворяется чувством, что беспрестанное превращение и перевоплощение, соединение и распад, рождение и умирание – это постоянно совершающееся чудо. В шестой главе пятой части, в эпизоде возвращения Живаго в Мелюзеево, это непрерывное движение природы называется «волшебными дрожжами существования» (с. 168), и их действие вызывает «восхищение жизнью» - не как личную эмоцию Живаго, но как природное явление. Важно, что в этом единстве жизни личность – не только как организм, а вообще как явление жизни, с ее телом, духом, историей – оказывается слита с природой и с материальным миром, личность, природа и предметный мир оказываются явлениями одного порядка. Наиболее ярко это выражено в эпизоде в Варыкино, когда Живаго оглядывается кругом в состоянии вдохновения: «Он видел головы спящих Лары и Катеньки на белоснежных подушках. Чистота белья, чистота комнат, чистота их очертаний, сливаясь с чистотою ночи, снега, звезд и месяца в одну равнозначительную, сквозь сердце доктора пропущенную волну, заставляла его ликовать и плакать от чувства торжествующей чистоты существования» (с. 503).

Подобный одухотворенный материализм – это то самое «мнение естественника», которое, по мнению Юры, хотела услышать от него Анна Ивановна. Это первый его аргумент к новому пониманию воскресения: воскресение как преодоление смерти в природе, растворение тела в общем потоке жизни, из которого оно когда-то появилось («вы уже воскресли, когда родились, и этого не заметили» (с. 86)).

Вслед за этим рассуждением Юра задает вопрос: «Будет ли вам больно, ощущает ли ткань свой распад? То есть, другими словами, что будет с вашим сознанием?» (с. 86) Логический переход здесь не проговорен, но, по-видимому, его можно сформулировать так: если все есть материя, то что такое дух, что такое я не как материя? Это и является сутью вопроса о сознании – как нематериальной составляющей человеческой личности. В ответе на него Живаго вновь оказывается важно движение: куда сознание направлено, то есть во что оно перетекает. Он приходит к выводу о незамкнутости сознания на его носителе, его направленности вовне, в окружение.

Из этого вывода уже следует идея о продолжении жизни личности в делах и людях, о деятельной любви как залоге бессмертия. Жизнь в других, жизнь в потомстве, а значит, жизнь в истории – это и есть жизнь вечная, доступная нам. В стихотворении «Свадьба» выражается та же мысль:

Жизнь ведь тоже только миг, Только растворенье Нас самих во всех других Как бы им в даренье.

Это «растворенье» в людях схоже с раствореньем тела в пространстве – первым принципом бессмертия, о котором говорил Юра. Если представление о «необъятной тождественности» жизни – это личное философское воззрение Живаго, его «мнение естественника», то идею о преодолении смерти через историю в ее христианском осуществлении Юра заимствует из дядиной философии. Эта мысль высказывается еще в самом начале романа, в разговоре Веденяпина с Воскобойниковым. Любовь к ближнему Николай Николаевич называет в числе «духовного оборудования», подготовленного христианством и необходимого для «последовательной разгадки смерти и ее будущего преодоления» (с. 23-24).

Именно через положение о деятельной любви Юра в своей «лекции» выходит к заключительному пункту: «смерти не будет». Смерть – элемент старого мира, того «прежнего», которое «прошло»; элемент нового мира – это «жизнь вечная». Из слов Юры не совсем понятно, что это за старое и новое, в его рассуждении не звучит имя Христа. Более последовательно эта мысль развивается в том же разговоре Юриного дяди с Воскобойниковым и много позже – в рассуждении его последовательницы Симы Тунцовой. Идея Веденяпина заключается в том, что только после Христа человек начал жить и умирать внутри истории «в разгаре работ, посвященных преодолению смерти» (с. 23). Веденяпин рассуждает более в категориях исторических, противопоставляя мир после пришествия Христа и древнюю цивилизацию (в описании которой, однако, читаются черты современных Пастернаку реалий: «оспою изрытое» лицо поработителя, «мертвая вечность бронзовых памятников и мраморных колонн» (с. 23) – сталинская действительность устроена ровно как тот дохристианский мир, где человек был вынужден умирать «на улице под забором» (там же)). Сима Тунцова переносит это рассуждение в категории символические: ветхозаветных и новозаветных событий. По ее мысли, с Христом на землю приходит ценность обыкновенной личности, ощущение личности как чуда. Сима говорит о рождении Христа так: «Девушка рожает не в силу необходимости, а чудом, по вдохновению» (с. 475). Ее слова проливают свет на не совсем ясное высказывание Юры о том, что «талант — это дар жизни» (с. 87). Талант – это дар, талант – это жизнь и талант – это чудо дарения жизни.

Именно поэтому Анна Ивановна обращается к «талантливому» Юре: он носитель жизни, носитель того «вдохновения», по которому непорочная дева рожает Бога. Глава заканчивается словами: «На следующий день Анне Ивановне стало лучше» (с. 88). Это тип окончания главы, который Пастернак неоднократно использует в романе: короткая фраза, которая меняет ракурс (от непосредственно происшествий главы, слов и мыслей персонажей - к позиции всезнающего автора), обобщает произошедшее и по-новому его освещает. Так, например, заканчивается глава 3.6: «Эти деньги она достала у Кологривова» (с. 94), глава 4.6: «Павел Павлович улыбнулся, встал с лодки и пошел спать. Желаемый выход нашелся» (с. 132) и другие. Это окончание главы верифицирует всю речь Юрия: как он и предсказывал, Анне Ивановне стало лучше, а значит, его «талант — это дар жизни», а значит, «смерти не будет».

Библиография

Пастернак Б. Доктор Живаго. М.: Эксмо, 2006.

1 Здесь и далее цит. по: Б. Пастернак. Доктор Живаго. М.: Эксмо, 2006. Анализ 3 главки (часть III) романа "Доктор Живаго"

#31

Избранные публикации
Облако тегов
Тегов пока нет.