Образ Москвы в первом цикле комедий Екатерины II на примере анализа пьесы «О, время!»

Основы просвещения, заложенные еще Петром Великим, дали плоды уже в царствование его дочери императрицы Елизаветы Петровны. При Елизавете действовали М.В. Ломоносов, В.К. Тредиаковский и А.П. Сумароков, представившие образцы русского творчества во всех разновидностях поэзии того времени. Частично под влиянием этих писателей, частично же под влиянием современных тенденций и обычаев Елизаветинского двора в русском обществе укрепилась мода на французский язык. При Елизавете великая княгиня Екатерина Алексеевна предпочла именно французских писателей. И «пока Петр в ожидании короны играл в солдатики, осваивал ружейные приемы и предавал военно-полевому суду мышей, попавшихся в мышеловку, Екатерина читала, читала и читала: в продолжение семнадцати лет, что отделяли ее от престола, чтение книг и выписки из них были ежедневным ее занятием»1. Несмотря на то, что в 15 лет она приняла православие и поставила перед собой цель максимально сблизиться с русским народом, духовной пищей ей служили французские сочинения. Особенно близок взглядам Екатерины был Дени Дидро, который считал, что нравственность напрямую зависит от устройства общества. В последствии этот принцип станет основным и в политическом дискурсе императрицы, и в литературном. После коронации Екатерина не изменила своим литературным вкусам и идеям и взялась за распространение французского просвещения в русском обществе, примерив на себя роль литератора. В роли литератора Екатерина II выступала около четверти века, из-под ее пера вышло множество текстов: политические манифесты, биографические и публицистические заметки, журнальные статьи и фельетоны, драмы и комедии, детские сказки и тексты, предназначенные для воспитания ее внуков – Александра и Константина. Последние, в сущности, были обращены не только к юным великим князьям, но и к русскому читателю вообще. Большая часть литературного наследия императрицы – драматургия. Она занимает центральное место в творчестве Екатерины2. Всего сохранилось 25 законченных театральных пьес и отдельные отрывки из 7 пьес. Значимую часть наследия императрицы составляет ее переписка с философами-просветителями, прежде всего с Вольтером, Дидро и Гриммом. Г.А. Гуковский отмечает, что эпистолярный жанр Екатерины был столь популярен, потому что ее частные письма были полноценными литературными произведениями, имеющими только внешнюю форму писем3.

«О, время!» (1772 г.) – одна из пяти пьес премьерного цикла Екатерины Великой, в который входили также «Именины госпожи Ворчалкиной», «Передняя знатного боярина», «Госпожа Вестникова с семьей», «Невеста-невидимка». Данный цикл имеет свои особенности:

1) общий вымышленный автор;

2) общие вымышленные место и время создания (Ярославль, во время московской чумы);

3) общая героиня в «О, время!» и «Госпожа Вестникова с семьей» и упоминание в «Именинах госпожи Ворчалкиной» о постановке комедии «О, время!» и ее героях;

4) общие темы и объекты сатиры;

5) дидактическая направленность;

6) злободневность4.

Интересно, что в первой пьесе «О, время!», кроме места написания комедии «Ярославль», автор указывает и время «во время чумы 1772 года». Маркер времени переносит читателя в Москву, так как именно там в 1772 году началось восстание горожан, получившее название «чумной бунт». Не сохранилось источников, которые рассказывали бы о чувствах рядовых москвичей того периода, однако русской элитой чума воспринималась, «как болезнь варварская, турецкая, и ее вспышка в Москве служила доказательством не цивилизованности и отсталости города» 5. Таким образом, чума как нельзя лучше «осветила» все те аспекты московской жизни, которые приводили Екатерину в негодование. Императрица полагала, что ответственность за ужасы, царившие в Москве во время эпидемии, лежит на суеверии москвичей. Неудивительно, что именно этим обусловлен выбор темы для драматического дебюта Екатерины.

Тем не менее, написав пьесу, место действия которой разворачивается в Москве, во время, когда чума царила именно в Первопрестольной, императрица в качестве места действия указывает Ярославль. Можно предположить, что Екатерине было важно подчеркнуть линию «Москва-провинция». Несмотря на то, что Москва носила статус старой столицы, а Дидро даже предлагал Екатерине вновь присудить ей статус действующей, для нее Москва была воплощением города провинциального, обладающего даже некоторыми деревенскими качествами.

Если рассматривать место действия с позиции литературоведения, можно сказать, что выбор Москвы обусловлен не только личным негативным отношением императрицы, но и подражательностью пьесы. Среди исследователей творчества Екатерины существует мнение, что перенос места действия пьесы в Москву не связан ни с чем иным, как с тем, что «О, время!» – подражание комедии К.Ф. Геллерта «Богомолка» (Die Betschwester)» (1745 г.), где «место действия на странице со списком действующих лиц не указано; однако реплики в первой сцене позволяют понять, что оно развивается не в столице, откуда приехал жених»6. Е.Л. Костина также рассматривает эту версию, но подчеркивает, что «императрица блестяще ее [«Богомолку»] отредактировала»7. Итак, действие пьесы разворачивается в типичном московском дворянском доме госпожи Ханжахиной. В одном из тех домов, о которых в «Размышлениях о Петербурге и Москве» Екатерина II говорит: «Какие дома, какая грязь в домах, площади которых огромны, а дворы грязные болота»8. Согласно классицистическим канонам, в пьесе соблюдается единство времени, места и действия: все герои помещены в одно пространство, события разворачиваются в течение одного дня, причем хронология их не нарушена. Также действует и система комедийных амплуа: есть молодая героиня, которая хороша собой и добродетельна, помощница-служанка, искренне любящая свою хозяйку, жених, друг-помощник жениха, благородный и разумный, представительница старшего поколения. Для анализа системы персонажей можно привлечь одну из отличительных особенностей всех пяти пьес – говорящие имена и фамилии. Так, госпожа Ханжахина, своенравная хозяйка, авторитарная опекунша и алчная женщина («Ханжахина. Лучше-б ты сто-то рублей отдала в рост, так одних указных процентов дошло бы тебе по полтине с рубля на месяц; а заклад закладом»). Такая фамилия сразу отсылает читателя к понятию «ханжество» и заранее создает образ героини, склонной к формализму и лицемерию. Ханжахина действительно проявляет эти качества, ее набожность фальшива, гиперболизирована и фанатична. Лаура Доннельс даже склонна считать, что именно религиозное лицемерие и суеверность являются главной темой комедии (перевод автора, с англ. «the vices of religious hypocrisy and superstition are the major themes of the play»9). По ходу чтения читатель понимает, что за мнимой религиозностью Ханжахина скрывает свои главные пороки: жадность, жестокость и лицемерие.

Одна из сестер Ханжахиной Вестникова («весть» – известие, новость), заядлая сплетница, главное же ее удовольствие рассказывать всем «свежие новости. Вестникова не уступает Ханжахиной в корыстолюбии. Мавра иронично отмечает, что у этой героини лишь два интереса: наряды и деньги, ради которых она устроила не одну свадьбу. Вторая сестра Чудихина, невежественная мать, которая шокирует всех своими странностями, придерживается старых взглядов и баловством портит своего уже взрослого сына. Чудихина – воплощение того фанатичного суеверия (отсюда и корень ее фамилии – «чудить»), которое высмеивается императрицей в «Размышлениях о Петербурге и Москве»10: невежественность и непросвещенность заставляют ее верить в порчи и наговоры, носить с собой обереги. Вместе эти гостьи олицетворяют то «праздное и изнеженное» дворянство, которое «видит только жалкия вещи, способный разслабить самый замечательный гений» и которое так не нравилось Екатерине Великой.

Именно эти три сварливые старухи олицетворяют старое и консервативное Московское общество. И если в «Размышлениях о Петербурге и Москве» Екатерина Великая говорит, что «Москва – столица безделья», то ее Ханжахина, подтверждая этот тезис, находит время, чтобы постоянно молиться и принимать в своем доме гостей11. Можно даже связать характеристики этих героинь и суждения М.И. Пыляева, который писал, что «в екатерининское время московское высшее общество было далеко не на высокой ступени умственного и нравственного развития – под золотыми расшитыми кафтанами таились старинные грубые нравы»12.

Интересно обыгрывает Екатерина II имя внучки Ханжахиной. Христина в переводе с греческого «христианка», «преданная Христу», но именно в отношении этой героини никогда не возникала тема религии. Более того, Христина малообразованна: она не только не говорит по-французски, но и «по-русски мало она знает», грамоте и вовсе обучалась у служанки Мавры, а значит и читать святые писание, постигать религию она не может. По какому-то счастливому стечению обстоятельств Христине удалось избежать пагубного влияния своей бабушки, перед читателем совсем юная и неопытная особа («Мавра. Нет, того не бойтеся. Она и не ханжа, и не скупа»). Тем не менее, уже и в этом неискушенном существе начинают проявляться «московские пороки», например, неспособность к принятию собственных решений.

Фактически все московское общество делится на два полиса: «старшие» и «младшие». Старшее поколение представляют «старухи», непризнающие никаких правил кроме собственных. Исследователь Марк Раеф описывает трех сестер, как старых, невежественных и глупых сплетниц, которые всегда недовольны правительством, готовы жаловаться на что угодно и постоянно осуждать власть за безделье (перевод автора, с англ.: «Oh, the Times! Is about ignorant old Moscow gossips, malicious, stupid, and dissatisfied with the government, complain about everything under the sun, and constantly abuse the authorities for inefficiency»13). Молодое же поколение воплощено в лице Христины, почти безмолвной и безвольной, ее служанке, женихе и друге-помощнике жениха. Нужно отметить, что единственным персонажем, выбивающимся из общей канвы отталкивающих московских героев, является Мавра. Трудно сказать, есть ли умысел в выборе имени для служанки, ведь это было типичное имя девушек низкого сословия, однако его значение все же можно рассмотреть, как «говорящее». «Мавра» в переводе с арабского означает «кремень». Действительно, по сравнению со своей хозяйкой, которая не способна даже определиться, хочет она замуж или нет, Мавра тверда в своих намерениях помочь Непустову и Молокососову, служанка имеет достаточно сильное влияние на Христину, старается указать своей хозяйке верный путь:

Мавра. Я вас люблю, это правда; однако в этом деле вы боль на себя полагаться должны. Должны вы прежде себя разобрать, чувствуете ли вы к нему склонность, или нет?

Образ молодой служанки выходит за рамки стандартного амплуа: девушка не только своей хитростью и смекалкой помогает Христине и ее будущему браку, но и во многом превосходит хозяйку. Она грамотна, умна, настойчива и даже в состоянии наравне общаться со столичным гостем Непустовым. Может возникнуть вопрос, зачем Екатерине II понадобился такой преувеличенно положительный образ служанки, ведь в оригинале у Геллерта образ наставницы-помощницы достался дальней родственнице прототипа Христины Лорхен. Замена этого образа на служанку Мавру может быть связан с желанием еще раз подчеркнуть ошибочность и комичность уклада жизни москвичей: служанка обладает выдержкой и образованностью знатной девушки, а внучка Ханжахиной представляет из себя лишь ее отдаленное подобие – все в Москве не так, как должно быть. С другой стороны, по версии исследователя Е.Л. Костиной, такой образ Мавры введен в комедию из-за конкретного события, произошедшего во время правления Елизаветы, когда императрица отстранила от обучения великой княгини Екатерины В.Е. Ададурова, дававшего ей уроки русского языка, и вместо него окружила Екатерину девятью горничными, из которых лишь одна говорила по-немецки. Так, благодаря этим горничным великая княгиня очень быстро усвоила русский язык14.

Необходимо отметить, что бойкая служанка Мавра, напоминающая скорее ловких субреток из французских комедий, в некотором смысле герой-резонер в пьесе: в последнем явлении именно она высказывает авторскую позицию, призывает людей обращать внимание на свои пороки, прежде чем судить других. Наделяя ее такой значимой ролью, Екатерина вторит своему собственному двойственному статусу женщины-интеллектуала.

Очевидно, чтобы образ суеверной, закостенелой, противоречивой Москвы был связан у читателей пьесы лишь с отрицательными ассоциациями, в противовес ему в комедии служит образ Петербурга, воплощенный через Непустова и Молокососова. В.Н. Топоров отмечает, что актуальное уже на протяжении двух столетий противопоставление двух столиц строилось всегда по одной из двух схем. В «О, время!» оно основано на изображении Москвы как хаотичной, беспорядочной, противоречащей логике, полуазиатской деревни и Петербурга как планомерно-организованного, логично-правильного, гармоничного, европейского города15.

Какими же представляются в пьесе столичные гости? Безусловно, оба они знатны, молоды и образованы. Как и другие герои комедии, они обладают говорящими фамилиями. Фамилия Молокососов («молоко») предупреждает, что перед читателем ментально незрелый герой. Молодой человек, который прибывает в Москву с целью сыграть свадьбу с Христиной, сам не в состоянии договориться с Ханжахиной, более того, позволяет трем сестрам неодобрительно высказываться в свою сторону («Вестникова. … будто ты за Молокососова внучку свою выдаешь. Статочное ли это дело? Выдать девку за такого несноснаго дурака!») и не может самостоятельно пресечь их козни. В определенный момент автор и вовсе проводит параллель между Молокососовым и Христиной, намекая, что столичный юноша тоже еще не определился в жизни («Непустовъ. Мне кажется, что ты и сам не знаешь, чего тебе хочется»). Однако Молокососов вызывает больше положительных эмоций, нежели отрицательных. Лаура Доннельс справедливо отмечает, что наиболее привлекательные герои выставлены в лучшем свете, потому что они соответствуют екатерининским прогрессивным идеям (перевод автора, с англ. «the major sympathetic characters are shown in positive light because they espouse Catherine`s progressive ideas…»16); так получилось и с Молокососовым. Несмотря на то, что Екатерина II явно не симпатизирует тому, что юноша столь не амбициозен и что все его мысли только о женитьбе, она не раз акцентирует внимание читателей на его положительных качествах. Например, в девушке Молокососов ценит не только внешность, но и ум, образованность и умение держаться в обществе.

Впрочем, образ Непустова, как представителя Петербурга, куда более интересен для читателя. Непустов в комедии выступает в качестве парламентера, доверенного лица, на которого возложена важная задача договориться о браке двух молодых влюбленных. Однако его образ не лишен и комических оттенков, что в принципе необычно для героя такого амплуа. С одной стороны, Непустов нетерпелив, и на сцене это может выглядеть комично. Он неоднократно настаивает на скорейшем возвращении в Петербург, но отъезд постоянно откладывается из-за желания героя призвать обитателей дома Ханжахиной к делу. Благодаря Непустову создается и еще одна комичная ситуация, в очередной раз высмеивается невежество хозяйки дома: даже такого рассудительного, сдержанного человека история про кузнечика, который предсказал смерть супруга Ханжахиной, заставила рассмеяться. Екатерина II нарочно не драматизирует этот рассказ, а делает его предметом насмешек со стороны образованных петербуржцев, чтобы снова подчеркнуть, как же глупо тратить время на суеверия. Чувство юмора Непустова проявляется не часто и почти всегда в отношении москвичек. Когда Молокососов жалуется, что Христина вовсе не говорит с ним, его друг позволяет себе лукавый комментарий:

Непустовъ. Чудно! Нашлась и в Москве молчаливая девица! Так, Непустов обладает достаточно сухим и сдержанным чувством юмора, однако его реакции на те или иные события и едкие комментарии в сторону Москвы отображают авторскую позицию и работают на противопоставление Москвы и Петербурга. Непустов наравне с Маврой является резонером, оба они выражают не абстрактные философские мысли, а личные взгляды и идеи Екатерины II. Тем не менее, у Екатерины нет намерения утвердить образ петербуржца в качестве идеала, поэтому последнюю нравственно-наставляющую речь в комедии произносит Мавра. Вопреки низкому происхождению, она олицетворяет просветление, добродетель разума, но в более простой и располагающей манере, нежели это смог бы сделать Непустов. Несмотря на определенное высокомерие, Непустов ценит в людях вечные, «старомодные добродетели»: благородство, честь и верность. Как герой, воспитанный на идеалах Просвещения, он не полагается на религиозные нормы, а руководствуется практическими причинами для правильного, порядочного социального поведения. В отличие от Ханжахиной, им не руководит напускная преданность религиозным устоям, он не цепляется за старые обычаи, как это делают московские старухи, боясь потерять свою значимость и авторитет. Таким образом, Непустов демонстрирует грань между религиозным долгом и более важным светским, моральным законом (т.е. государственной мудростью Екатерины II), который вдохновляет народ, призывает его к порядку. В дополнение ко всем положительным качествам и характеристикам автор наделяет Непустова располагающей фамилией, дающей понять, что герой не склонен к пустой болтовне, его слова всегда полны смысла и подтверждены поступками.

В заключение отметим, что образ Москвы в пьесах и публицистике Екатерины II возникает редко и зачастую содержит отталкивающие черты. Москва существует неразрывно с образом Петербурга или с самим фактом перенесения столицы в город Петра. Более того, ответственность за плачевное состояние города, по мнению императрицы, лежит на москвичах – это люди, привыкшие жить по старым традициям и боящиеся перемен, не принимающие их. Первопрестольная столица неизменно выступает в образе города-провинции, где процветает лень, невежество, суеверие и дикие нравы.

Библиография

O’Malley L.D. The dramatic works of Catherine the Great: Theatre and Politics in eighteenth century Russia. Manoa: Ashgate Publishing Limited, 2006. Raeff M. Catherine the Great. A Profile. London: The Macmillan Press LTD, 1972. Гуковский Г. А. Екатерина II // История русской литературы: В 10 т. Т. 4. Литература XVIII века. Ч. 2. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1947. Гуськов Н.А. К проблеме жанрового своеобразия комедий императрицы Екатерины II (цикл 1772 г.) // Международная конференция Екатерина Великая: эпоха российской истории в память 200-летия со дня смерти Екатерины II (1729-1796) к 275-летию Академии наук Санкт-Петербург, 26–29 августа 1996 г. // URL: http://www.ekaterina2.com/konf/konf_045.php Евстратов. А.Г. Публицистический аспект комедиографии Екатерины II: Из комментариев к пьесе «О время!» (1772) // Вестник РГГУ. Ежемесячный научный журнал: Журналистика. «Литературная критика». 2008. № 11. Екатерина II. О, время! // Российский феатр. Полное собрание всех российских театральных сочинений: В 3 т. Т. 2: Комедии. Ч. 11. СПб.: Императорская академия наук, 1786. C. 3–84. Екатерина II. Размышления о Петербурге и Москве // Сочинения. М.: Современник, 1990. Костина Е.Л. К истории ранних комедий Екатерины II // XVIII век / Отв. ред. Н.Д. Кочеткова. 1993. Вып. 18. Никуличев Ю. Воцаренное слово: Екатерина II и литература ее времени // Вопросы литературы. 2000. № 1. С. 132–160. Погосян Е.А. От старой Ладоги до Екатеринослава: место Москвы в представлениях Екатерины II о столицы империи // Лотмановский сборник. № 2. М.: ОГИ, 1997. Пыляев М.И. Старая Москва. Рассказы из былой жизни первопрестольной столицы. М., 2007. Топоров В.Н. Петербургский текст русской литературы: избранные труды. СПб.: Искусство, 2003.

Сноски

1 Никуличев Ю. Воцаренное слово: Екатерина II и литература ее времени // Вопросы литературы. 2000. № 1. С. 133. 2 Гуковский Г.А. Екатерина II // История русской литературы: В 10 т. Т. 4. Литература XVIII века. Ч. 2. М., 1947. С. 366.

3 Гуковский Г.А. Указ. соч. С. 367. 4 Гуськов Н.А. К проблеме жанрового своеобразия комедий императрицы Екатерины II (цикл 1772 г.) // Международная конференция Екатерина Великая: эпоха российской истории в память 200-летия со дня смерти Екатерины II (1729-1796) к 275-летию Академии наук Санкт-Петербург, 26–29 августа 1996 г. // URL: http://www.ekaterina2.com/konf/konf_045.php 5 Погосян Е.А. От старой Ладоги до Екатеринослава: место Москвы в представлениях Екатерины II о столицы империи // Лотмановский сборник. № 2. М., 1997. С. 513.

6 Евстратов А.Г. Публицистический аспект комедиографии Екатерины II: Из комментариев к пьесе «О время!» (1772) // Вестник РГГУ. Ежемесячный научный журнал: Журналистика. «Литературная критика». 2008. № 11. C. 212. 7 Костина Е.Л. К истории ранних комедий Екатерины II // XVIII век / Отв. ред. Н.Д. Кочеткова. 1993. Вып. 18. С. 307. 8 Екатерина II. Размышления о Петербурге и Москве // Сочинения. М., 1990. С. 482.

9 O’Malley L.D. The dramatic works of Catherine the Great: Theatre and Politics in eighteenth century Russia. Manoa, Ashgate Publishing Limited, 2006. P. 37. 10 Екатерина II. Размышления о Петербурге и Москве // Сочинения. Сост. и примеч. В. К. Былинина и М.П. Одесского. М., 1990. С. 483. 11 Там же. С. 483. 12 Пыляев М.И. Старая Москва. Рассказы из былой жизни первопрестольной столицы. М., 2007. С. 55.

13 Raeff M. Catherine the Great. A Profile. London: The Macmillan Press LTD, 1972. P. 77.

14 Костина Е.Л. К истории ранних комедий Екатерины II // XVIII век / Отв. ред. Н.Д. Кочеткова. 1993. Вып. 18. С. 310. 15 Топоров В.Н. Петербургский текст русской литературы: избранные труды. СПб., 2003. С. 16.

16 O’Malley L.D. The dramatic works of Catherine the Great: Theatre and Politics in eighteenth century Russia. Manoa: Ashgate Publishing Limited, 2006. P. 29.

#5